Прoсмoтрoв:
801
Кoммeнтaриeв:
1
«Вoт ужe и нaстoящeгo пoрoxу пoнюxaл, пoбывaл в пeрвыx бoяx, дважды попадал под бомбежки и один раз под сильный минометный обстрел немцев.
В первой же атаке близко увидел живых фрицев и как мальчишка радовался, когда несколько фрицев замертво полегло под огнем нашего пулемета.
Во второй атаке удалось уничтожить вражеское орудие, причем через прицел было хорошо видно, как после нашего попадания в орудие было накрыто еще несколько фрицев. От радости и для надежности я послал туда еще один снаряд.
Было ли страшно? Настолько все было в новинку, а долг и сознание повелевали делать все то, что делают другие, что какого-то постоянного страха испытывать не приходилось. Скорее всего ощущалось какое-то сожаление, что будет очень плохо, если вот сейчас, в эту секунду тебя не станет! А секунды бежали и ничего не происходило…» (апрель 1943 года).
«Мы вели огонь с ходу. После очередного выстрела, и, пока заряжающий перезаряжал пушку, я посмотрел в триплекс на соседа слева. В составе этого экипажа был заряжающий, необыкновенный весельчак и балагур, общий любимец всей роты по фамилии Власов. Было ему лет под сорок. Нас, молодых лейтенантов, он называл сынками.
Этот танк быстро шел несколько впереди нас, в метрах пятидесяти слева. Приятно, когда ты не один, а слева и справа от тебя в боевом порядке идут твои товарищи. И вдруг мне показалось, будто танк Власова вздрогнул, в ту же секунду взметнулся над ним черно-красный столб пламени, начал судорожно открываться правый по ходу башенный люк заряжающего…
В это мгновение я словно весь оцепенел и продолжал наблюдать, что будет дальше. Вот люк заряжающего с силой открылся, сам Власов сумел подняться по пояс, вот уже оперся локтями о края люка, какую-то долю секунды зафиксировал свое положение и внезапно рухнул вниз, скрывшись в башне.
Вслед за этим взметнулись вверх искры, перемешиваясь с черным дымом и пламенем. Танк стоял на месте и горел, как спичечный коробок. Душа ушла у меня в пятки тогда, когда я так явственно увидел, как погиб в огне Власов. Мне сделалось дурно от того, что сейчас, возможно, наступит и наш черед.
Но с нами ничего не случилось, я моментально оправился от своего короткого шокового состояния и продолжал вести огонь из своей машины…» (май 1943 года).
«Много наших машин было сожжено, я впервые потерял некоторых своих друзей. Трижды и я ходил в атаку, но все для нашего экипажа обошлось благополучно, отделались лишь легким испугом: когда в третий раз атаковали немецкие позиции, продвинулись километра на три, я успел за это время израсходовать десятка два снарядов.
Все шло хорошо, как вдруг мы почувствовали сильнейший удар в лобовую часть башни и наша пушка вышла из строя: был пробит навылет канал ствола. Какое-то мгновение я растерялся и не знал, что делать. Почему-то ожидал второго удара по нашему танку, но его не последовало. Я шел в боевом порядке роты и решил вести огонь из пулеметов.» (июль 1943 года).
«Ты думаешь, что такое Родина?..Это тебе не политподготовка, — мужественные образы наших великих предков, завоевания Октября и т. д. Это, понимаешь ли, гораздо ближе, конкретнее… Тут одним словом все не охватишь. Вот тебе не понятно, почему мне так охота видеть дом, мать… Это вот и есть Родина.
Я знаю, где живет моя мать, где работает, представляю ее жизнь, — это и надо защищать. Потому что мне ясно: если я не буду это защищать, ворвутся немцы, будут ее насиловать, грабить, разрушат все, что нами создано. Все, что нам принадлежит, это все и является Родиной, это и надо защищать.
Захватят эту землю, где мы с тобой стоим, значит ближе они будут к дому, будет больше опасности для жизни матери. Значит, за эту землю надо стоять, не отдавать ее» (сентябрь 1943 года).
«Убьют — такова судьба, ранят — неплохо. Выйду живым — совсем будет хорошо. Но хоть бы не тяжелое ранение, когда одной ногой стоишь еще в жизни, а другой вот-вот сойдешь в могилу. Хороша мгновенная смерть.»
«… я за свою жизнь буду цепляться, как травленый волк! Пусть там говорят, — жизнь человека — секунда во времени. Плевал я на это. Пусть даже мне оторвут ногу, я себе найду место в жизни. Утром выйду на крыльцо, буду солнцу улыбаться и кричать от радости: «Как счастлив я, что жив!».
«Задачу на разведку боем ставил лично командир бригады полковник В.Ф. Орлов, он приказал построить личный состав взвода. Обращаясь к нам, сказал, что ночью предстоит атаковать противника и вызвать огонь на себя, что позволит выявить и подавить огневые средства гитлеровцев, закрепившихся на хуторе Канадском. Комбриг не скрывал при этом, что шансов остаться в живых очень мало…
Танки с включенными фарами двинулись на обороняющего противника, ведя огонь с ходу. Внезапно перед глазами возникла слепящая огненная струя. Это термитный снаряд фашистов прожег броню танка. Сильно обожгло лицо, невозможно было открыть глаза.
На ощупь открыл люк. Кругом бушевало пламя. Крикнул членам экипажа, чтобы покинули машину, но никто не отозвался. Скатился с брони танка на землю и пополз, определяя направление движения по звукам разрывов снарядов. Раздался сильный взрыв — взорвались оставшиеся в танке снаряды, взрывной волной меня подбросило и я потерял сознание. Очнувшись, снова полз к своим, снова терял сознание. Пришел в сознание в палатке для раненых.
Бой был неравным. Фашисты сосредоточили трем нашим танкам огонь всех своих средств, считая, что началась атака. Боевые машины вспыхнули, как факелы, из 12 человек (членов экипажей) чудом остались в живых только трое: я и из других экипажей механик-водитель и заряжающий.
В этот день командир батальона майор Белоус поблагодарил меня за успешное выполнение боевого задания и сообщил мне, что командование приняло решение о представлении меня к ордену Боевого Красного Знамени. В этот день меня отправили в госпиталь» (сентябрь 1943 года).
«Ты знаешь, что такое верх нахальства? Это — жить в тылу, кричать «Смерть немецким оккупантам!» и каждый день искать свою фамилию по газетам в списках награжденных». — из дневника командира танкового взвода 8-й Отдельной гвардейской танковой бригады 20-го танкового корпуса лейтенанта Н.А.Каптелина.
©