Прoсмoтрoв:
401
Кoммeнтaриeв:

Сo врeмён Дрeвнeгo Eгиптa дo нaшиx днeй миллиoны рaбынь жили и умeрли бeзымянными для истoрии. Иx жизнь им не принадлежала, их тела им не принадлежали и уж тем более им не принадлежали их имена, их переименовывали так же легко, как прогулочную лодку. Тем ярче истории тех немногих, кто остался в памяти человечества чем-то большим, чем предмет купли и продажи, двуногий скот, бесправная собственность.

Кайна Инан: поэтесса со злым языком

Кайнами на Арабском Востоке называли невольниц неарабского происхождения, составлявшими нечто вроде особой касты. С одной стороны, они были поэтессами, певицами, музыкантшами, и часто настолько искусными, что получали признание виднейших людей своего времени. С другой стороны, очень часто они были принуждены к проституции. И, хотя не им было выбирать, с кем лежать в постели и лежать ли, всё осуждение за аморальность получали, конечно, они, а не их хозяева.

Самой знаменитой кайной считалась Инан. Её отмечает в таком качестве известный учёный и писатель Аль-Исфахани. Инан была дочерью испанской рабыни, принявшей ислам, и её хозяина-араба. Отец продал Инан в рабство, но возраст, в котором это произошло, неясен. Известно лишь, что дело происходило в восьмом веке нашей эры. У нового хозяина Инан проводила маджлисы — нечто вроде вечеринок, посвящённых занятиям искусствами — и скоро маджлисы с её участием широко прославились. На них собирались виднейшие поэты того времени, такие, как Абу Нувас, Аббас ибн аль-Ахнаф, Дибиль аль-Хузаи и Марван ибн-Аби Хафса.

Инан прославилась тем, что участвовала в поэтических соревнованиях с этими ставшими классическими потом художниками слова наравне, вступала в стихотворные перепалки и едко, в поэтической же форме, комментировала представляемые ими стихи. Особенно известны её диалоги с Абу Нувасом, в которых они обмениваются колкостями и непристойными предложениями. Инан особенно любила высмеивать сочетание бедности и тяги к красивой жизни, сочетающиеся в Абу Нувасе. Причём все эти изощрённые оскорбления были оформлены самым изящным образом, со сложными аллюзиями и цитатами из религиозной литературы.

Инан приходилось спать с десятками мужчин, и после каждой такой встречи она высмеивала их неспособность удовлетворить женщину. Вероятно, подобные стихи были её главной отдушиной. Главной надеждой каждой кайны был выкуп одним из клиентов, так что невольницы старались раззадорить посетителей маджлиса и в то же время очаровать их. Но увы, перейти из кайн в наложницы Инан не удавалось. Говорят, сам Харун ар-Рашид в какой-то момент собирался выкупить прославившуюся поэтессу, но услышал стихи Абу Нуваса, упрекавшего Инан в том, со сколькими мужчинами она переспала, и передумал. Из вежливости халиф сказал кайне, что его остановила непомерно высокая цена, назначенная хозяином, но по городу пошли слухи, которые дошли и до Инан.

Своего владельца Инан откровенно не любила. Известно, что однажды он высек её за отказ выступать перед его гостем. Возможно также, цена, назначенная им за Инан, действительно была слишком высока и просто показывала халифу, что хозяин на самом деле не намерен с ней расставаться.

После смерти хозяина Инан, тем не менее, попала к Харуну ар-Рашиду в собственность, в счёт уплаты долгов. Чтобы сразу поставить поэтессу на место, он отослал её на невольничий рынок, как обычную рабыню. Но, когда покупатели дошли до предложения 200 000 дирхамов, выкупил её обратно. Инан стала наложницей халифа до конца жизни и родила ему двух сыновей, но оба они, увы, умерли во младенчестве. Такая «карьера» — найти хозяина, который будет содержать тебя до конца жизни и не станет торговать тобой — была высшей мечтой каждой кайны. Инан выручил её невероятный талант.

Гарриет Джейкобс: рабыня, которая подняла голос против рабства

Гарриет была чернокожей рабыней, рождённой уже в неволе, в самом начале девятнадцатого века. Её родителями были кровельщик-мулат и рабыня из таверны, и они принадлежали разным хозяевам. Мать Гарриет умерла, когда девочке было шесть, и хозяйка матери взяла малышку к себе на воспитание. Это стало огромной удачей для будущей писательницы, потому что грамоте её обучила именно хозяйка.

Хозяйка умерла, когда Гарриет было двенадцать. По завещанию, Гарриет должна была отойти к матери хозяйки, но завещание переделали так, что Гарриет очутилась рабыней пятилетней девочки, а по факту — её отца, Джеймса Норкома. Он домогался Гарриет с того момента, как получил её себе в собственность. Он также отказывал ей в просьбах выйти замуж за кого бы то ни было. Пытаясь найти защиту, Гарриет соблазнила белого адвоката. Сын и дочь от этого романа стали, благодаря действующим тогда законам, также рабами Норкома. Он шантажировал ими Гарриет.

В двадцать два года Гарриет удалось бежать. Она пряталась, как загнанный зверь, в том числе прожила какое-то время в крохотном пространстве между крышей и потолком в хижине своей бабушки. Она всё время старалась скрываться там, откуда сможет видеть своих детей, но понимала, что бессильна им помочь всё равно.

В двадцать девять лет Гарриет удалось добраться до северных штатов и получить помощь аболиционистов. Она нашла работу нянькой. Со временем ей удалось воссоединиться с дочерью Луизой. В возрасте за тридцать вместе со своими нанимателями Гарриет побывала в Англии. Её поразило, что в Британии отсутствует законодательно закреплённое деление на расы.

В 1861 году Гарриет издала под псевдонимом книгу «Случаи из жизни девушки-рабыни», в которой откровенно рассказывала об изнасилованиях чёрных рабынь. Она с горечью вспоминала, как хозяева рассуждали о христианской вере и добродетелях, но спокойно нарушали заповеди, когда это касалось рабов — которые были такими же христианами, причём исповедывали веру по настоянию хозяев. Подобно язычникам Древнего Рима, многие хозяева наслаждались кровавыми зрелищами — поркой рабов или тем, как их терзают собаки. Некоторые мучили и убивали сами. И каждый рабовладелец без исключения насиловал своих рабынь, считая собственных детей от неё такими же рабами, а не своей плотью и кровью. Книга вышла невероятно скандальной — не из-за фактов, которые наверняка были известны многим, а из-за откровенного их изложения.

Гарриет прожила долгую жизнь, успев увидеть официальную отмену рабства, и умерла в Вашингтоне в возрасте восьмидесяти шести лет. Её письма бережно сохранила дочь Луиза.

Кроме чернокожих женщин, постоянным изнасилованиям во времена колонизации Америки подвергались ирландки и цыганки. Их откровенно использовали для того, чтобы получить побольше чернокожих рабов, подкладывая под мужчин с самого раннего возраста. Дочерей-мулаток этих европейских рабынь использовали тем же образом и с тех же лет. К девятнадцатому веку эта практика уже сошла на нет, но её жертвами стали тысячи девочек и женщин — из-за одной только жадности работорговцев и рабовладельцев.

Прасковья Жемчугова: от пьяницы-отца — к мужу-графу

Хотя сейчас модно спорить, можно ли считать рабами русских крепостных, но в восемнадцатом и девятнадцатом веках, в разговорной речи, литературе и письмах крепостных постоянно упоминали именно как рабов. Теоретически, их защищали законы от совсем уж зверского произвола. Фактически, при Екатерине II им запретили жаловаться на своих хозяев.

Отцом Прасковьи был крепостной кузнец Ковалёв, горбун, страдающий от туберкулёза и алкоголизма. Принадлежал он, вместе с женой и детьми, графской семье Шереметевых, одной из самых богатых и знатных фамилий России. Семья Прасковьи была приданым княгини Черкасской, на которой женился Пётр Борисович Шереметев.

На детство Прасковьи пришлась мода на крепостные театры. В деревнях отбирали миловидных детей и обучали их музыке и актёрскому искусству. У Паши оказался талант. Чем больше он проявлялся, тем больше вкладывались в неё хозяева. Вместе с музыкой её стали учить теперь манерам и иностранным языкам, чтобы она была не хуже «привозных» актрис из Европы. Псевдоним «Жемчугова» придумал ей хозяин. Его не устраивали настоящие, слишком простецкие фамилии его актёров.

В тринадцать Паша уже стала примадонной шереметевского домашнего театра, играя полноценные взрослые роли. В одном из спектаклей, «Самнитские браки», Прасковья играла настолько прекрасно, что посмотреть представление решила сама царица Екатерина. Впечатлённая игрой Паши, царица одарила актрису алмазным перстнем со своей руки.

В общем, Паша смогла устроиться настолько хорошо, насколько это было возможно в положении женщины, не имеющей права выбирать, с кем говорить, куда ездить и спать или не спать со своим работодателем. Одна была проблема. Ещё в детстве она заразилась от отца туберкулёзом. Хорошее обращение в господском доме приостановило болезнь, но когда Николай Шереметев по приказу Павла переехал в Санкт-Петербург, взяв с собой лучших актёров, состояние Прасковьи сильно ухудшилось. У неё даже пропал голос. Как актриса, она стала бесполезна.

На её счастье, влюблённый хозяин не отослал её обратно в деревню, а, напротив, дал ей и всей её семье вольную — как подарок к свадьбе. Прасковья стала женой мужчины намного себя старше. Любила ли она его в ответ, неизвестно. В её положении было не до любви, выбор стоял между тем, чтобы занять общественное положение, соответствующее её образованию и развитой личности, или остаться в рабынях. Стыдясь происхождения жены, Шереметев распускал слухи, что Прасковья, якобы, из польского обедневшего дворянского рода.

Через год Прасковья родила сына Дмитрия. Роды стали чрезмерным испытанием для больной женщины, и она умерла через три недели. Ещё когда она была только любовницей Шереметева, она решила искупить свои грехи (ведь она считалась блудницей, живя с мужчиной без брака) и упросила Шереметева построить бесплатную больницу в Москве. На основе этой больницы которой был организован позже институт Склифосовского.