Рaсскaзaть вaм, чтo этo тaкoe — лeтaть в кoсмoс? Рaсскaжу. Рeмaркa для нaчaлa: нaдo рaздeлять oщущeния стaртa, пeрвыx двуx днeй пoлeтa (пoкa «Сoюз» лeтит к МКС), жизнь нa стaнции, пoсaдку и пeрвыe нeдeли нa Зeмлe.

Стaрт

Пoлeт нaчинaeтся нe с момента отрыва ракеты-носителя от стартового стола, а с пробуждения в кровати в день старта. Ощущения похожи на отъезд человека в очень длительную командировку: лежишь и прокручиваешь в голове, все ли сделал — пристроил домашних животных, убрал в квартире. Потом начинается суетливое время, где все расписано по минутам: когда мы встаем, когда завтракаем, когда проходим медицинский контроль, когда (по традиции) расписываемся на дверях номера в гостинице космонавтов, когда садимся в автобус. Существует легенда, что Юрий Гагарин по пути к старту попросил остановить автобус и пописал на колесо. И после него эта традиция старательно поддерживалась. Автобус действительно останавливается в степи на две-три минуты, но на колесо теперь не писают, космонавты по крайней мере. Очень много мороки: разгерметизировать скафандр, раскрыть его (а это тебе не ширинку расстегнуть) и так далее. Разве что техперсонал.

А вот «Белое солнце пустыни» вечером перед стартом смотрим обязательно. Хотя сейчас мало кто знает почему. А дело в том, что до появления видеокамер подготовке космонавта к рабочим съемкам на орбите уделяли очень много внимания. Ведь на станцию брали ограниченный запас кинопленки, и ее надо было расходовать очень эффективно. Космонавтов учили операторскому мастерству, причем профессионально. Как выстроить кадр, как — сцену, как поставить свет, как — камеру, когда снимать большой план, когда — малый. Идеальным учебным фильмом оказалось «Белое солнце пустыни», классика операторского искусства. С появлением видеокамер необходимость в такой подготовке частично отпала. Сейчас мы берем не столько мастерством, сколько объемом отснятого материала. А традиция просмотра осталась.

«Это рабочая станция с инструментом,


которая крепится на скафандре спереди.


На ней всяческие приспособления,


мешочек для мусора, страхующие


карабинчики, фотоаппарат»

Итак, едем к кораблю. Если честно, ожидаешь большего — тревожности, переживаний и страхов. Чистоту ощущений убивают годы подготовки, мы все это уже делали много раз, даже на автобусе к кораблю два раза выезжали, на примерки. Ощущение, что едешь на привычную работу. Подъезжаем к старту, докладываем Госкомиссии, машем рукой прессе и провожающим и приступаем к не очень романтичным будням. Поднимаемся к кораблю в очень маленькой кабинке, где еле-еле умещаемся вчетвером — мы в скафандрах и оператор лифта. От верхней лифтовой площадки к самому кораблю проброшен хлипкий на вид мосток. Все это к тому же довольно ощутимо раскачивается от ветра на высоте полусотни метров. По мосткам ты забираешься в корабль, вернее протискиваешься, как говорится, на выдохе. И сидишь в одной позе 2,5 часа до старта. Становится жарко, ты потеешь. Сам старт воспринимается как облегчение — ну наконец-то!

Ракета-носитель, безусловно, транспортное средство повышенной опасности. Но страха как такового нет. Я бы сказал, присутствует напряженность. Нечто похожее испытываешь, когда едешь на предельной скорости на автомобиле: страха ведь нет, глаза не закрываешь и руль не бросаешь, но напряжение и концентрация довольно сильные.

Ощущения во время выведения на орбиту смазываются очень напряженной работой: все время занят контролем приборов, связью с Землей, просмотром бортовой документации. Единственное, что замечаешь, — отделение ступеней. Первые две отделяются сравнительно мягко, масса оставшейся ракеты еще велика. А вот отделение третьей пропустить трудно — сравнимо с хорошим пинком под зад. Срабатывают пироболты, отбрасывают назад остатки ракеты, и начинается состояние невесомости.

Невесомость

Вначале она ощущается несильно — мы крепко пристегнуты ремнями к креслу, что сохраняет давление на спину. Но вот карандаш куда-то улетел. Вот блокнот поплыл. Особых впечатлений, какой-то радости от того, что наконец попал в космос, нет, первые 4–5 минут невесомости связаны с большим количеством работы: проверка всех систем корабля, связь с Центром управления полетами, параллельно идет поздравление руководителя Роскосмоса с удачным выведением. После чего мы выходим из зоны радиовидимости, и полтора часа — тишина. Можно освоиться, прислушаться к ощущениям. Невесомость — это и есть главное и самое сильное ощущение от космического полета. Никаких земных аналогов нет: ни плавание с аквалангом, ни затяжные прыжки с парашютом. Полеты на специально оборудованных самолетах, так называемые 30-секундные полеты в невесомость, дают весьма приблизительное понятие, но совсем не затрагивают, например, физиологию.

«Наш экипаж: командир Федор Юрчихин, я и бортинженер, астронавт НАСА Сунита Уильямс»

Как рыба

Первые ощущения от пребывания в невесомости — дезориентация. Отстегиваешься — начинаешь взлетать. Снимаешь перчатки, а они висят в воздухе. Сложно сфокусировать зрение. Очень трудно соразмерять усилия — ведь никакого сопротивления нет. Нужно что-то сделать, усилие несоразмерное, тебя кидает в сторону, ты пытаешься тормозить, прикладываешь еще большее усилие — кидает в другую. Понимаешь, что головой лучше не крутить — появляется укачивание. В иллюминатор тоже лучше долго не смотреть — начинает мутить. К тому же корабль летит в постоянной закрутке, обеспечивающей ориентацию солнечных батарей на Солнце. Один оборот за три минуты, но и этого достаточно, чтобы вызвать приступы тошноты. За редкими перерывами, когда корабль выполняет маневры, «Союз» вращается двое суток. Один виток вокруг Земли занимает полтора часа, через шесть витков наступает первое время отдыха экипажа.

Тяжело справиться с едой. Система тюбиков, знакомая всем по телепередачам с детства, давно уже канула в Лету. Есть обычные консервные банки, есть сок в 200-граммовых пакетиках, которые можно купить в любом супермаркете. Это называется оптимизацией затрат. И со всем этим надо справляться.

Если крошка или капля попадает в атмосферу станции, сначала пытаешься, как рыба, заглотить. Ну и ощущение все время такое, что кормишься как рыба. А если кусочек еды попал на поверхность и прилип, то тут же собираешь все это салфеткой. Это, кстати, тоже необходимый ритуал жизни в невесомости — если ты видишь, что что-то летит (кусочек еды, капля, небольшой мусор), то должен сразу все убрать. А то его можно вдохнуть и иметь большие неприятности.

В первые дни прием еды похож больше на выступление клоунов: достаешь ложкой кусок из банки, немного не рассчитал ускорение — и кусок пролетает мимо рта. Ты тут же все бросаешь и кидаешься в погоню. Оттолкнулся хорошо ногами, а тормозишь уже головой. Синяки и ссадины — непременные атрибуты первых дней пребывания в невесомости.

Боль

На второй день мы ждем стыковки со станцией и обживаем корабль. До этого мы видим свой аппарат 2–3 раза: запечатанное изделие, все в пломбах и красненьких заглушках. А тут ты понимаешь, что вот, он твой! Как в новый автомобиль садишься, сразу начинаешь всякие бардачки открывать: а здесь что лежит, а это для чего, а вот тут как интересно! Но в целом второй день на орбите достаточно скучный и ничем, кроме связи с Землей и головной боли, не заполнен.

Из-за перераспределения крови в организме у всех членов экипажа без исключения начинаются очень серьезные головные боли. Наш организм на Земле привык к тому, что кровь поступает в ноги практически под воздействием силы тяжести, а сердце эту кровь из ног закачивает в голову. В невесомости вес исчезает, но механизмы перекачки продолжают действовать: вся кровь оказывается в голове, которая отзывается сильной болью, а оставшиеся без снабжения ноги в итоге мерзнут. Несколько ослабить этот эффект позволяют обычные обезболивающие и эластичные жгуты на ноги, напоминающие дамские подвязки. Само собой, без всяких кружев. Жгуты пережимают сосуды на ногах, ограничивая венозный возврат крови. Правда, носить их можно всего несколько часов в сутки. Через неделю-две организм приспосабливается и боль проходит.

Станция

Два первых сильных впечатления от входа на станцию — запах и объем. Когда корабль пристыковывается, то открываются последовательно два люка. Когда открываешь первый люк, в шлюз, то втягиваешь в себя запах космоса. Он пахнет металлом, как после электросварки. Думаю, это связано с ионизацией металла космическими лучами. Открывается второй люк, и тут в нос ударяет собственно запах станции — что-то вроде ароматов затхлого подвала или гаража. Во время полета чувствительность к запахам вообще усиливается. Становишься гурманом. Прибывает шаттл или грузовой «Прогресс», сразу плывешь его нюхать, отмечая тончайшие нюансы: тут слегка пахнет цитрусовыми, а тут немного яблоками. Для того чтобы подольше сохранить эти ощущения, иногда люк во вновь прибывший корабль прикрывается. Захочешь глотка свежего воздуха — подплыл, открыл люк, вдохнул полной грудью и закрыл.

Ну и после маленького корабля станция поражает объемом. На станции всегда кто-то есть. Забираешься внутрь, а там старожилы летают — легко и непринужденно. Слегка оттолкнувшись кончиками пальцев, они пролетают десятиметровый модуль, снайперски попадая в люк. Именно это всегда и показывают на видео со станции. Само собой, тут же пытаешься повторить — ничего подобного. Больше всего ты напоминаешь бильярдный шар, посланный неумелой рукой. Где-то зацепился, где-то ногами затормозил, а где-то головой, где-то что-то сбил. Новичка сразу видно: он передвигается медленно, в полете для торможения раздвигает ноги, наподобие ласточкина хвоста, и не столько тормозит ими, сколько сбивает все вокруг. И за новичком тянется шлейф из сбитых приборов, объективов и прочих предметов. Через неделю-две неловкость проходит, а через полгода становишься настоящим асом. Куда-то надо — оттолкнулся одним пальцем, долетел и затормозил одним пальцем — правда, на ноге.

Кстати, в невесомости довольно быстро сходят мозоли на стопах, и кожа там становится нежной, как у младенца. Зато натираются небольшие мозоли в самом неожиданном месте — на верхней поверхности больших пальцев ног — именно ими тормозят и фиксируются во время работы. Ведь руки для работы, а держатся космонавты пальцами ног. И завидуют обезьянам, у которых есть чудесные хвосты.

И еще одно необычное ощущение — пространственная ориентация. Поначалу ты очень четко понимаешь, где верх и где низ. Внутренне четко знаешь: вот пол, вот потолок, а вот стены. И если ты перелетел на стену, то понимаешь, что сидишь на стене. Как муха. Но через месяц-два ощущения меняются: перемещаешься на стену, и она в голове — щелк! — становится полом, и все встает на свои места.

Что поначалу досаждает — шум. На станции очень шумно, более 70 дБ, примерно как от проходящего рядом поезда. Причем самые шумные места — стыковочный отсек и, что обидно, наш жилой модуль. Но через некоторое время привыкаешь и перестаешь его замечать.

  Ураган «Деннис» над Мексиканским заливом. Мы в течение недели наблюдали его зарождение и эволюцию».

Мечта

О чем мечтает солдат на срочной службе, когда думает о скором дембеле? Сначала наесться вдоволь. Потом — выспаться. Ну а потом — о женщине. Космонавт же больше всего мечтает о душе — постоять под струей, чтобы потоком вода по телу лилась. Руки помыть в раковине.

Гигиене в космосе уделяется много внимания — замкнутый объем, и можно очень легко получить какое-нибудь кожное заболевание. Физкультурой позанимался, физическим трудом, вспотел — тут же надо протереться влажным полотенцем, пропитанным антисептическим раствором. Не протерся — уже через полчаса все высыхает, начинает чесаться. На станции идет борьба за каждый грамм влаги, поэтому использованное полотенце не выбрасывают, а оставляют высушиваться, чтобы влага ушла в атмосферу. Затем используют второй раз как уже сухое и только после этого выбрасывают. Точно так же не выбрасывается белье после занятий спортом, а сначала высушивается досуха. И каждый день моешь голову, иначе начинается зуд. Существует специальный безмыльный шампунь, который сначала тщательно наносишь на волосы, отжимаешь туда еще капельку воды, а после удаляешь полотенцем. Другое неудобство — приходится глотать зубную пасту, прополоскать рот ведь невозможно. А паста самая обыкновенная, которой все на Земле пользуются. Поэтому стараются ее на щетку наносить по минимуму.

Сложно организоваться, чтобы просто пописать. Как встать, как себя зафиксировать. Руки все заняты — одна держит трубку-мочеприемник, вторая — салфетку на случай, если капля-другая уйдет в атмосферу, поэтому фиксируешься ногами. Опять же все сделал — должен все вычистить за собой небольшими специальными салфетками.

Вторая мечта космонавта — поспать на нормальной кровати, чтобы чувствовать матрас телом. Первый день пребывания в космосе — это первая попытка заснуть в невесомости, когда не чувствуешь опоры, пытаешься как-то расположиться в спальном мешке, вообще никак не лежишь, ни на боку, ни на спине. Заплыл в спальный мешок, застегнулся и висишь в позе эмбриона. Просыпаешься — а перед глазами висят твои руки. Я под конец полета приспособил под свои нужды куски упаковочного пенопласта. Засовывал их особым образом в мешок, они давили на спину, вызывая иллюзию, что я лежу. И после этого просыпаешься утром, тебе хорошо, лежишь на кровати и думаешь — почему ж это зеркало на потолке?

Посадка

Сама посадка очень скоротечна, очень динамична. От момента расстыковки до посадки проходит три-четыре часа. Попрощались с остающимися, пофотографировались, закрыли люки, сели, пристегнулись. Ощущения более жесткие, чем при старте. Мне вообще «повезло»: у нас при посадке произошел отказ системы автоматического управления спуском и наш «Союз» спускался по баллистической траектории, вместо стандартных перегрузок 3–4 g мы испытали все 9. В принципе, это штатная ситуация, правда менее приятная и более редкая — пережить ее довелось всего трем экипажам, в том числе и нашему.

9 g мы проходили на Земле на центрифуге, но они были плавные, без рывков, а при посадке — сильные продольные и поперечные вибрации. Но думаешь не о том, чтобы не развалиться, а о том, как бы не задохнуться. Грудная клетка пытается схлопнуться, и если выдохнешь, обратно уже не вдохнешь — у человека просто нет таких мышц, которые бы распрямили ее. Поэтому изо всех сил держишь грудную клетку и немножко дышишь животом. Но этому учат на Земле, и это мгновенно вспоминается. Опять же, западает язык, и ты не можешь говорить, а только хрипишь. Но 30 секунд можно и похрипеть.

Перегрузка 30–40 секунд   нарастает, потом 20–30 секунд   держится, потом плавно уходит: все это во время торможения в плазме атмосферы. Лежишь расплющенный и смотришь в иллюминатор, как горит плазма, потом начинает гореть обшивка, появляется сажа, плавится и начинает течь металл. Ощущения очень скоростной езды по очень ухабистой дороге: непрерывная тряска и удары. Взведение парашютов, открытие, опять удары, взведение кресел. Все это пиротехника, стоит непрерывная стрельба, пахнет горелым порохом. При этом надо выдавать какие-то команды, отслеживать работы всех систем, управлять. Потом удар о землю, самое сильное ощущение от посадки. Зубы надо держать вместе. Примерное ощущение можно испытать, если упасть на спину с высоты второго этажа — мы приземляемся спиной вниз. Другие говорят, что это как бревном по спине ударить. Не знаю, бревном не били. С нами малайзиец приземлялся, так он после посадки еле вымолвил: «Так это у вас мягкая посадка?!»

К тому же у нас вокруг корабля начался пожар — загорелась трава, срочное закрытие вентиляции, очистка атмосферы в корабле. Ждали, когда спасатели погасят пожар, откроют люки. Поэтому первого глотка свежего воздуха не получилось — ничего не могу сказать об этом ощущении. Пахло гарью.

«Это научный медицинский эксперимент по изучению влияния космического полета на физиологию человека. В нем я и подопытный, и ученый одновременно».

На Земле

Спортом мы занимаемся на орбите очень много — столько я не занимался никогда в жизни. Каждый день два часа на тренажерах. Но под конец полета все равно отчетливо ощущаешь атрофию мышц — они становятся дряблыми и уменьшаются в объеме. Потому что остальные 22 часа в сутки мышцы не работают. И это сказывается после посадки — ходить в условиях гравитации становится очень трудно, и думаешь, неужели люди в таких условиях еще и бегают? Руки тяжелые, ноги тяжелые, голова тяжелая.

Начинаешь промахиваться рукой. В невесомости промахиваешься в одну сторону, так как мышцы привыкли компенсировать тяжесть. Пытаешься нажать на тумблер на стене, а палец попадает выше. При приземлении этот эффект начинает проявляться с отрицательным знаком — при попытке нажать на выключатель попадаешь ниже. В итоге, чтобы включить свет, приходится постоянно контролировать траекторию движения руки.

Плюс постоянное полуобморочное состояние. Больше хочется посидеть или полежать. Бороться с этой слабостью помогают специальные костюмы, схожие с противоперегрузочными костюмами военных пилотов, сдавливающие нижние конечности.

Первый месяц чувствуешь подошвой каждый шов на носках. И очень чувствительные ягодицы — не можешь сидеть, мышцы почти атрофировались. Комфортнее либо стоять, либо лежать.

Остается привычка все фиксировать, как в невесомости: не просто карандаш положишь на стол, но и придавишь его журналом или книгой, чтобы не улетел. Или бывает, просят соль передать, ее подают и оставляют «висеть» в воздухе. Стаканы роняют. Пьешь, ну и по привычке «подвесил» в воздухе. Но это пара-тройка дней. Как правило, за неделю психологически привыкаешь к Земле, а за месяц-другой приводишь в порядок и мышцы.

Хотел бы еще раз полететь? Спрашиваешь! Ничего подобного на Земле не испытаешь.

Как стать космонавтом

Свои отряды космонавтов имеют в России три организации: Центр подготовки космонавтов им. Ю.А. Гагарина в Звездном городке, РРК «Энергия» в Королеве и Институт медико-биологических проблем (ИМБП). Самый большой отряд в ЦПК — чуть более 30 человек, сравнимый — в РКК «Энергия», самый маленький — в ИМБП.

В Центр подготовки космонавтов попадают только из действующих пилотов ВВС с налетом свыше 100 часов на боевых истребителях. Раз в несколько лет главком объявляет набор в отряд космонавтов, кандидат пишет заявление на имя вышестоящего командира и ожидает своей участи. Набор объявляется по мере необходимости.

Чтобы попасть в отряд РКК «Энергия» или ИМБП, надо работать в этих организациях. На работу же в «Энергию» попадают чаще после ракетно-космического факультета МГТУ им. Баумана, мехмата МГУ, МАИ, МИФИ и МФТИ. Иногда кандидатов в космонавты отбирают прямо на старших курсах.

Издержки профессии

18 марта 1965 года

Алексей Леонов совершил первый в истории человечества выход в открытый космос. В космическом вакууме не выдержали ребра жесткости скафандра, и Леонова раздуло так, что он даже не смог сфотографировать корабль со стороны: не дотянулся до тросика спуска затвора на скафандре. Чуть позже выяснилось, что Леонов не пролезает обратно в люк шлюза. Пришлось, не предупреждая Землю, срочно переходить на давление 0,27 атмосферы в скафандре — то есть, грубо говоря, стравить из него воздух. Спасло Леонова то, что в скафандре он дышал фактически чистым кислородом, из его крови успел вымыться весь азот — в противном случае при потере давления кровь бы закипела и Леонов погиб бы от кессонной болезни.

18 января 1969 года

при возвращении на Землю у корабля «Союз-5» не отделился приборный отсек, из-за чего капсула с космонавтом Борисом Волыновым врезалась в атмосферу не теплозащитным экраном, а люком. «Я понимал, что жить осталось не так много, — вспоминал впоследствии Волынов. — В бортовой журнал записывал самое главное. Когда вошел в плотные слои, в иллюминаторе увидел огненные струи. Мне казалось, что они уже и между стеклами. В кабине запахло дымом, как потом выяснилось, горела уплотнительная резина на крышке люка». Однако на высоте около 80 км от перегрева взорвались баки приборного отсека, капсула повернулась нужной стороной к Земле. Завершив посадку в нештатном режиме, капсула грохнулась оземь, пролетела еще 3 м, снова и снова подскочила. Когда прибыли поисковики, Борис Волынов снял шлемофон: «Посмотрите, я седой?»

26 сентября 1983 года

находившийся на стартовом столе «Союз Т-10-1» сначала вспыхнул, а потом и взорвался — это почти 300 т жидкого кислорода и керосина. Но за доли секунды до этого на самой верхушке 50-метрового металлического тела вспыхнул факел двигателя системы аварийного спасения. Корабль, оторвавшись от гибнущей ракеты, взмыл вверх на полтора километра, отстрелил от спускаемого аппарата лишние отсеки и выпустил парашюты. Космонавты Владимир Титов и Геннадий Стрекалов мягко приземлились в нескольких километрах от стартового стола. Титов и Стрекалов выжили чудом. Автоматика, управляющая системой аварийного спасения, дала сбой. Оператор на Земле вовремя обнаружил ошибку и вручную активировал САС менее чем за одну десятую секунды до того, как пожар пережег провода, по которым команды поступали на космический корабль.